Выбитый из колеи треком по Маунт Сомерс, я приехал в Крайстчерч, чтобы набраться сил и вдохновения для последующего переезда на север Южного острова. Отдохнуть и при этом не ущемить себя в открытиях и впечатлениях можно только одним способом — ходить без утяжелений. Для меня отдых это когда не приходится нести ничего, кроме фототехники и бутылочки с водой, но ноги — те по-прежнему шагают, мозг все так же просчитывает маршруты, а указательный палец не устает нажимать на кнопку спуска затвора фотоаппарата.

Крайстчерч, или Отаутахи, как его называют коренные жители, — самый крупный город Южного острова Новой Зеландии. Там проживает около трех с половиной сотен тысяч человек, то есть почти в два раза больше, чем в моем родном подмосковском городе Люберцы. Мой город «знаменит» тем, что в нем самая высокая плотность населения среди всех подмосковных городов и самый большой выброс вредных промышленных отходов в атмосферу.

Милость ли Бога или Его непостижимые игры, но в этот день я оказался в городе, где плотность населения, наоборот, одна из самых низких в мире, а чистота воздуха одна из самых высоких.

Если бы мне не сказали, что я в центре города, то я бы никогда об этом не догадался: ни одного небоскреба, ни одной широкой улицы, ни одного автомобильного затора.

Я шел по направлению к Ботаническим садам — одной из главных достопримечательностей Крайстчерча, — которые расположенны в историческом центре города в пределах так называемой «петли» реки Эйвон.

История Ботанического сада Крайстчерча началась 9 июля 1863 года, когда на территории будущего сада был посажен первый английский дуб в честь бракосочетания принца Альберта (король Великобритании и Ирландии и император Индии Эдуард VII) и принцессы Александры Датской. Раскинувшиеся на площади в 21 гектар, Ботанические сады являются домом для огромного количества самых разнообразных видов растений и деревьев, в том числе и таких, которые можно нарядить на Рождество.

А чуть поодаль прятались под хвойными ветвями олени Санта-Клауса, вернее, то, что от них осталось.

Для тех, кто хочется сделать день по-настоящему романтичным, можно взять напрокат лодку вместе с извозчиком и поплавать вдоль живописной реки Эйвон.

Ботанический сад Крайстчерча разбит на небольшие тематические зоны, среди которых, пожалуй, наиболее впечатляет Розовый сад, где можно полюбоваться более чем 250 видами сортовых роз.

В городе ходят трамвайные сообщения, которые обслуживают туристов: за $25 и 15 минут вас прокатят по центру города, расскажут обо всех достопримичательностях и отпустят на волю.

Общественный транспорт представлен сетью автобусных маршрутов Metro. Каждый автобус разукрашен в цвет той транспортной ветки, которую он обслуживает.

Внимание мое привлекли и телефонные будки, выполненные в английском стиле.

Так же как у людей бывают неизлечимые болезни, так и некоторые города в мире вынуждены страдать от постоянных стихийных напастей. Даже сложно поверить, что на долю такого тихого и скромного города, как Крайстчерч, могли выпасть столь безпощадные катаклизмы, как землетрясения.

От Ботанических садов я направился к центральной площади, на которой когда-то стоял во всем своем великолепии Кафедральный собор. Он и поныне стоит там, только вот уже далеко не во всем своем великолепии.

Землетрясение, произошедшее 22 февраля 2011 года, не пощадило ни самого здания, ни прихожан, которые были внутри в тот момент. Произошедшие несколькими месяцами позже еще два землетрясения поставили под сомнение целесообразность реконструкции, и было принято решение его разосвятить и снести. Однако не все были согласны с таким решением, и началась кампания по сбору подписей в пользу сохранения этого культурного наследия. В таком вот подвешенном состоянии «недосноса» я и нашел собор в конце 2016 года.

Не только собор, но и соседние здания сильно пострадали. Центр Крайстчерча напоминал какой-то постапокалиптический кошмар. Неудивительно, что самая востребованная профессия в Крайстчертче — строитель.

Примерно та же история произошла и с Собором Святого Причастия, известного также как Крайстчерческая базилика. Но до него я не дошел. Потрясенный увиденным, я отправился туда, где хранилась память не о раскрошившихся, словно сухие хлебные ломти, кирпичах, а об унесенных человеческих жизнях.

В результате землетрясения в феврале 2011 года погибло 185 человек. В память погибшим был поставлен необычный памятник в виде 185 белых стульев.

Мне разрешалось посидеть на любом из стульев — том, который бы нашел наибольший отклик в моем сердце.

Неспеша прошел я через несколько рядов аккуратно выстроенных стульев и увидел своего избранника. Сердце одобрило мой выбор.

«Если бы человек и мог не бояться смерти и не думать о ней, — одних страданий, ужасных, бесцельных, ничем не оправдываемых и никогда не отвратимых страданий, которым он подвергается, было бы достаточно для того, чтобы разрушить всякий разумный смысл, приписываемый жизни», — говорят люди.

Я занят добрым, несомненно полезным для других делом, и вдруг меня схватывает болезнь, обрывает мое дело и томит и мучает без всякого толка и смысла. Перержавел винт в рельсах, и нужно, чтобы в тот самый день, когда он выскочил, в этом поезде, в этом вагоне ехала добрая женщина-мать, и нужно, чтобы раздавило на ее глазах ее детей. Проваливается от землетрясения именно то место, на котором стоит Лиссабон или Верный, и зарываются живыми в землю и умирают в страшных страданиях ничем не виноватые люди. Зачем, за что эти и тысячи других бессмысленных, ужасных случайностей, страданий, поражающих людей? Какой это имеет смысл?

Ответ на это тот, что рассуждения эти совершенно справедливы для людей, не признающих духовной жизни. И для таких людей жизнь человеческая действительно не имеет никакого смысла. Но дело в том, что жизнь людей, не признающих духовной жизни, не может не быть бессмысленна и бедственна. Ведь если бы только люди, не признающие духовной жизни, делали те выводы, которые неизбежно следуют из одного телесного миросозерцания, то люди, понимающие свою жизнь только как личное, телесное существование, ни минуты не оставались бы жить. Ведь ни один работник не стал бы жить у хозяина, который, нанимая работника, выговорил бы себе право всякий раз, как это ему вздумается, жарить этого работника живым на медленном огне, или с живого сдирать кожу, или вытягивать жилы и вообще делать все те ужасы, которые он на глаза у нанимающегося, без всякого объяснения и причины, проделывает над своими работниками. Если бы люди действительно вполне понимали жизнь так, как они говорят, что понимают ее, то есть только как телесное существование, то ни один от одного страха всех тех мучительных и ничем не объяснимых страданий, которые он видит вокруг себя и которым он может подпасть всякую секунду, не остался бы жить на свете.

А люди живут, жалуются, плачутся на страдания и продолжают жить.

Объяснение этого странного противоречия только одно: люди все в глубине души знают, что жизнь их не в теле, а в духе, и что всякие страдания всегда нужны, необходимы для блага духовной жизни. Когда люди, не видя смысла в человеческой жизни, возмущаются против страданий, но все-таки продолжают жить, то происходит это только оттого, что они умом утверждают телесность жизни, в глубине же души знают, что она духовна и что никакие страдания не могут лишить человека его истинного блага.

Лев Толстой

Я медленно возвращался в хостел, погруженный в мысли о превратностях человеческой судьбы.

Порой жизнь оборачивается так, что не знаешь, простоит ли твой дом до утра или съедет с фундамента, а сам ты проснешься в мягкой постели или найдешь вечный покой в образовавшейся в земле расщелине. Ни перед чем не бывает так беспомощен человек, как перед лицом стихийных бедствий. И в этой беспомощности его смирение и его спасение.

«Человек никогда не бывает ближе к Богу, как когда он бывает в беде. Пользуйся этим, чтобы не потерять этого случая сближения с тем, что одно дает неизменное благо».

Как хороша старинная поговорка о том, что Бог посылает страдания тому, кого любит! Для того, кто верит в это, страдание не страдание, а благо. Только скажи себе, что во всем, что случается, воля Бога, и верь, что воля Бога всегда добро, и ты ничего не будешь бояться, и жизнь для тебя всегда будет благом.

Как бы в продолжение моих мыслей, вечером, ложась спасть, Бог послал мне главу «Сознание благотворности страданий уничтожает их тяжесть» из книги «Путь жизни».

  1. Что делать, когда все нас оставляет: здоровье, радость, привязанность, свежесть чувства, память, способность к труду, когда нам кажется, что солнце холодеет, а жизнь как будто теряет все свои прелести? Как быть, когда нет никакой надежды? Одурманиваться или каменеть? Ответ всегда один: жить духовной жизнью, не переставая расти. Будь что будет, если чувствуешь спокойствие совести, если чувствуешь, что делаешь то, чего требует от тебя твоя духовная сущность. Будь тем, чем ты должен быть, — остальное дело Божие. И если бы даже не было Бога, святого и доброго, жизнь духовная была бы все-таки разгадкой тайны и полярной звездой для движущегося человечества, потому что она одна дает истинное благо. (Амиель)
  2. Ищи в страданиях их значения для твоего душевного роста, и уничтожится горесть страдания.
  3. Только знай и верь, что все, что случается с тобой, ведет тебя к твоему истинному, духовному благу, и ты будешь встречать болезни, бедность, позор, — все то, что считается людьми бедствиями, — не как бедствия, а как то, что нужно для твоего блага, как земледелец принимает нужный для его поля дождь, измочивший его, как больной принимает горькое лекарство.
  4. Вспомни, что отличительное свойство разумного существа есть свободное подчинение своей судьбе, а с нею, свойственная животным не постыдная борьба. (Марк Аврелий)
  5. То самое, что огорчает нас и кажется нам тем, что мешает нам исполнить наше дело жизни, то самое и есть наше дело жизни. Тебя мучат бедность, болезнь, клевета, унижение. Стоит тебе только пожалеть себя, и ты почувствуешь себя несчастнейшим из несчастных. Но стоит только понять, что то дело жизни, которое ты призван делать, состоит именно в том, чтобы в бедности, болезни, унижении прожить наилучшим образом, и тотчас же вместо уныния и отчаяния ты почувствуешь бодрость и уверенность.
  6. У каждого свой крест, свое иго, не в смысле тягости, а в смысле назначения жизни, и если мы смотрим на крест не как на тягость, а как на назначение жизни, то нам легко его нести; нам легко нести его, когда мы кротки, покорны, смиренны сердцем. А еще легче, когда мы отрекаемся от себя; а еще легче, когда мы несем крест этот на каждый час, как учит Христос; а еще и еще легче, если мы забываем себя в работе духовной, как люди забывают себя в работах мирских. Крест, посланный нам, это то, над чем нам надо работать. Вся жизнь наша эта работа. Если крест — болезнь, то нести ее с покорностью; если обида от людей, то уметь воздавать добром за зло; если унижение, то смириться, если смерть, то с благодарностью принять ее.
  7. Чем больше отталкиваешь свой крест, тем он становится тяжелее. (Амиель)
  8. Несомненно важнее, как принимает человек судьбу, нежели какова она на самом деле. (Гумбольдт)
  9. Никакое горе так не велико, как страх перед ним. (Чокке)
  10. Вместо того чтобы везти, когда она запряжена, норовистая лошадь изобьется, измучится, ей исхлещут бока, а она все-таки повезет. То же бывает и с человеком, если он не хочет нести горести, как испытания, а считает их ненужным злом и кобенится против них.
  11. Если у тебя есть враг и ты сумеешь воспользоваться им так, чтобы выучиться на нем любить врагов, то то самое, что ты считаешь злом, сделается для тебя великим благом.
  12. Болезнь, лишение члена, жестокое разочарование, потеря имущества, потеря друзей кажутся в первое время невозвратимой потерей. Но года проявляют глубокую врачебную силу, которая лежит в этих потерях. (Эмерсон)
  13. Когда чувствуешь себя несчастным, вспомни о несчастиях других и о том, что могло бы быть еще хуже. Вспомни еще, чем ты виноват был прежде и теперь виноват; а самое главное, помни то, что то, что ты называешь несчастием, есть то, что послано тебе для твоего испытания, для того, чтобы ты выучился покорно и любовно переносить несчастие, для того, чтобы ты благодаря этому несчастию стал лучше. А в том, чтобы становиться лучше, все дело твоей жизни.
  14. В тяжелые времена болезней, потерь и всяких горестей нужнее, чем во всякое другое время, молитва, — не просьба об избавлении, а признание своей зависимости от высшей воли. «Не моя воля да будет, но Твоя, и не то, что я хочу, а то, что Ты хочешь, и не так, как я хочу, а как Ты хочешь. Мое же дело в тех условиях, в которых Ты поставил меня, исполнять Твою волю». В тяжелые времена нужнее всего помнить, что когда трудно, то это самое трудное и есть то, что задано мне, что это и есть тот случай, который не повторится, в котором я могу показать, что я точно хочу делать не свою, а Его волю.
  15. Все великое совершается в человечестве лишь при условии страдания. Иисус знал, что этого надо было ожидать и Ему, и Он все предвидел: и ненависть тех, власть которых Он пришел разрушить, и их тайные заговоры, и их насилия, и неблагодарную измену того народа, которого болезнь Он излечивал, питая его небесным хлебом Своего слова; Он предвидел и крест, и смерть, и оставление Своими, еще более горестное, чем самая смерть. И мысль эта не покидает Его, но это ни на минуту не останавливает Его. Если телесная природа Его отталкивает «чашу сию», воля более сильная принимает ее без колебания. И в этом Он дает всем тем, кто продолжит Его дело, всем тем, кто, как Он, придет трудиться для спасения людей, для освобождения их от бремени заблуждения и зла, — дает им пример, который должен быть всегда памятен. Если люди хотят достичь цели, к которой ведет Христос, надо, чтобы и они шли тем же путем. Только этой ценой люди служат людям. Вы хотите, чтобы люди были истинно братьями, вы призываете их к законам из общей природы, вы боретесь против всякого притеснения, всякого беззакония, всякого лицемерия; вы призываете на землю царство справедливости, долга, правды, любви, — как же могут те, которых сила основана на противном, не подняться против вас! Разве они могут без борьбы оставить вас разрушать их храм и строить другой, не такой, как их, — уже не дело рук человеческих, — но вечный храм, основы которого — истина? Оставьте эту надежду, если когда-либо вы и были так легкомысленны, что имели ее. Вы выпьете чашу до последней капли. Вас возьмут, как воров; против вас будут искать ложных свидетельств, а на то, которое вы сами о себе дадите, подымется крик: он богохульствует! И судьи скажут: он достоин смерти. Когда это случится, радуйтесь: это последнее знамение, — знамение того, что вы сделали настоящее, нужное дело. (Ламенэ)