Навязчивая идея забраться на вершину горы Сомерс будоражила мой ум с вечера прошлого дня. Азарт подогревался еще и тем, что это нужно было сделать в первой половине дня, до того как начнется обещанный синоптиками ураганный ветер. Делать ничего не оставалось, как выдвинуться еще под покровом ночи, доехать до автостояки Шаплин Фолс, чтобы там оставить машину, затем начать круговой маршрут по южному склону и к рассвету дойти до точки, откуда начинается трек на восхождение. Согласно путеводителю, от автостоянки идти до этой точки два с половиной часа. Трек на вершину и обратно по расчетам занял бы около трех часов и затем мне еще предстояло добраться до хижины Вулшед Крик для ночевки, что заняло бы еще чуть больше пяти часов.
«Вот такой реалистичный план», — подумал дядя Слава, наш офисный планктон, и ошибся. Наверное, Бог знал, что со мной произойдет нехорошее, приведи я свой план в исполнение, а потому развернул меня в другую сторону, отправив совершать трек не по часовой, а против часовой стрелки.
Я приехал на парковку Шаплин Фолс еще до зари, проверил содержимое рюкзака, переобулся, нацепил на лоб фонарик и метнулся на тропу. Через пять минут я увидел белку и спросил ее, как остановить колесо сансары. Потом, поняв, что это не белка, а поссум, я спросил его, как пройти до вершины горы Сомерс. Поссум не ответил мне, качая головой.
Еще через пять минут я увидел информационную табличку. В этот момент мне уже должно было стать ясным, что я иду не туда, но я проигнорировал свою интуицию и упорно стал карабкаться дальше.
Глядя на карту, я не обратил внимания, что существуют два входа на тропу с парковки: один ведет в сторону вершины (по южному склону), а второй — в сторону хижины Пинаклс (по северному склону). Я пошел по северному и догадался об этом только спустя часа полтора с момента старта.
Подъем был непривычно тяжелым, и чем дальше я взбирался, тем сложнее было представить себе, что я выбрал неверный путь. Жадно глотая воду, я думал о том, что опять подписал себя на один из тех треков, когда приходится сжимать волю в кулак и идти только вперед, до тех пор пока есть тропа. Оглянешься назад, усомнишься в собственных силах — и ты пропал.
У летчиков есть понятие «точка невозврата» — тот предел, когда самолет еще можно развернуть назад. Пройти «точку невозврата» — значит потерять возможность вернуться туда, где был начат путь, поскольку горючего израсходовано столько, что при данном запасе топлива самолет не может либо возвратиться на аэродром вылета. У альпинистов тоже есть такие точки и особенно хорошо они знакомы тем, кто поднимается на такие вершины, как Эверест. «Если в час X ты еще не достиг высоты Y, то надо поворачивать назад», — писал знаменитый советский альпинист Анатолий Букреев.
Трек, по которому шел я, хоть и не является альпинистским, но если не рассчитать силы и время, то есть риск закончить день на полпути к хижине. Когда до ближайшего места, где можно сделать привал на ночлег, не меньше 5–6 часов, то инстинкт самосохранения заставляет мозг просчитывать все возможные варианты, в том числе и самый худший расклад. Если бы я пошел по южному склону, как изначально планировал, то до хижины мне было бы вообще почти девять часов, не считая захода на вершину горы Сомерс.
Тропический лес все никак не кончался и порядком надоел своей влажностью и кишащей мошкарой. Признаться, после этого трека я почувствовал в себе стойкое отвращение к тропическим лесам. Я больше люблю хвойные леса.
Дорога навевала воспоминания о великих путешественниках и трудностях, которые они проходили. В этих трудностям они видели милость Бога, но отнюдь не наказание, потому что знали, что Бог познается именно в испытаниях духа. Вспомнились слова Федора Конюхова:
«Все, данное нам, — от Бога, и большего, чем дано, нам не свершить. Но не свершить того, на что благословлен свыше, уже грех».
Не везде были подвесные мосты. Иногда приходилось прыгать по камням, чтобы перейти очередной ручей. А порой вставал вопрос о том, чтобы опять снять обувь, но, к счастью, в этот раз обошлось.
Когда я стоял на этом месте, то шансов пройти не замочившись я для себя не видел.
Посмотрел направо: может это мост?
«Обернись, — услышал я голос Бога и обернулся. — Тебе туда!»
Еще полчаса странствий по тропическому лесу, и наконец тропинка вывела меня на открытый участок, где я впервые за этот день почувствовал порывы ветра. Вспомнился прогноз погоды, и от этой мысли ветер как будто стал еще сильнее и холоднее.
А хижина уже была совсем рядом.
Оставалось преодолеть лишь несколько препятствий.
В хижине Пинаклс я собирался сделать привал, а затем двигаться дальше, до хижины Вулшед Крик.
Снаружи была раковина, а под хижиной обнаружились запасы угля для печки. Хижина относилась к самому высокому классу, за ночь в которой я бы отдал три билета, реши я остаться. Но это была неромантичная хижина — такая же как хижина Уайхохону на треке вокруг Тонгариро, который я проходил годом ранее. Та хижина у меня тоже была транзитная.
Внутри все было как и везде: матрацы, стол, игральные карты, кости и револьверы. Я, к слову, предпочитаю более интеллектуальные игры, чем карты, например шахматы.
Приятно удивило, что там даже оказалась Библия. Потом я стал замечать ее и в других хижинах.
Начал разбирать свой мешочек с едой и обнаружил, что потерялся колпачок от флакона, где была куркума. Единственное решение, до которого я додумался, — обмотать отверстие целофановым пакетом и закрепить резинкой. Так и проносил я этот флакончик до конца путешествия.
Для себя я сформулировал такое правило. В арсенале любого путешественника всегда должен быть так называемый «стартовый пакет», куда входят как минимум три маленькие, но незаменимые вещи: резинка, булавка и беруши.
В полдень я покинул хижину Пинаклс и отправился дальше. Погода казалась обманчиво благоприятной.
Стоило выйти на открытый участок, как неимоверный по силе ветер, бушевавший на высокогорном плато, чуть не сбил меня с ног. «Ураган Гингемы», — подумал я. Была ли скорость ветра 140 км/ч, как заявлял прогноз погоды днем ранее? Вот что я вам скажу: это было поистине адское место, если только в аду бывает так ветрено. Я чувствовал себя словно тот сказочный домик в канзасской степи, который во время ураганов всегда пустовал и был как пушинка, и, казалось, только рюкзак за моей спиной не давал ветру поднять меня в воздух.
Солнце палило нещадно, но тогда это совершенно не чувствовалось. Из открытых участков кожи у меня были только тыльные стороны ладоней, кожа на которых к вечеру покраснела, а через несколько дней слезла. Голова моя была надежно защищена непродуваемым капюшоном, и это спасло мои уши, а также мозги, через которые их могло выдуть.
«Есть такое старинное солдатское правило: коли ничего не можешь сделать, постарайся хоть не волноваться», — писал Эрих Мария Ремарк в романе «Время жить и время умирать». Мне тоже ничего не оставалось, кроме как идти... идти и не волноваться.
В моменты, когда чувствуешь полное бессилие перед окружающим миром, ничего не остается, как вспомнить о Боге. Но вспоминать тоже можно по-разному: в гневе, в отчаянии, в просьбе или в благодарности. Последнее — самый высокий духовный уровень, и до него доходят только самые смиренные.
«Следуй в Нельсон Лейкс, — шептало мне Божественное провидение. — На озере ты найдешь свое спасение».
«Благодарю, — ответил я мысленно. — Раз Ты ставишь для меня новую задачу, значит знаешь, что отсюда уж я точно как-нибудь выберусь».
Бог испытаний не по силам не дает.
Преодолевая потоки ветра, я шел со скоростью, с какой, пожалуй, ползет черепаха, если ее тянуть за хвост, и думал, что похожий сценарий я уже где-то видел. А был он год назад во время прохождения мною трека Tongariro Nothern Circuit. Только тогда был еще дождь и туман, а я был мокрый и грязный, фотоаппарат не держался в руках, ноги подкашивались, а в голове была только одна мысль: «Поскорее бы добраться до места, где есть крыша, нары и камин».
Мне тогда вспомнилась одна притча про Францизка Азисского. Вспомнилась она мне и в этот раз.
Однажды зимой святой Франциск шел с братом Львом из Перузы к Порционкюлю; было так холодно, что они дрожали от стужи. Франциск позвал Льва, который шел впереди, и сказал ему: «О брат Лев, дай Бог, чтобы наши братья подавали по всей земле пример святой жизни: запиши, однако, что не в этом радость совершенная».
Пройдя немного далее, Франциск опять позвал Льва и сказал:
«И запиши еще, брат Лев, что если наши братья будут исцелять больных, изгонять бесов, будут делать слепых зрячими или будут воскрешать четырехдневно умерших, — запиши, что и в этом не будет радости совершенной».
И, пройдя еще далее, Франциск сказал Льву: «Запиши еще, брат Лев, что если бы наши братья знали все языки, все науки и все писания, если бы они пророчествовали не только про будущее, но знали бы все тайны совести и души, — запиши, что и в этом нет радости совершенной».
Пройдя еще далее, Франциск опять позвал Льва и сказал: «И еще запиши, брат Лев, овечка божия, что если бы мы научились говорить на языках ангельских, если бы узнали течение звезд и если бы нам открылись все клады земли и мы познали бы все тайны жизни птиц, рыб, всех животных, людей, деревьев, камней и вод, — запиши, что и это не было бы радостью совершенной».
И, пройдя еще немного, Франциск опять позвал брата Льва и сказал ему: «Запиши еще, что если бы мы были такими проповедниками, что обратили бы всех язычников в веру Христа, — запиши, что и в этом не было бы радости совершенной».
Тогда брат Лев сказал Франциску: «В чем же, брат Франциск, радость совершенная?»
И Франциск отвечал: «А вот в чем. В том, что если когда мы приедем в Порционкюль грязные, мокрые, окоченелые от холода и голодные и попросимся пустить нас, а привратник скажет нам: "Что вы, бродяги, шатаетесь по свету, соблазняете народ, крадете милостыню бедных людей, убирайтесь отсюда!" — и не отворит нам. И если мы тогда не обидимся и со смирением и любовью подумаем, что привратник прав, и мокрые, холодные и голодные пробудем в снегу и в воде до утра без ропота на привратника, — тогда, брат Лев, только тогда будет радость совершенная».
Мне, слава Богу, и отворили, и пригласили, и даже могли накормить, если бы я попросил. Вот он, «отель 5 звезд», вернее, «5 тысяч звезд», которые открываются, если среди ночи посмотреть на небо.
Несколько часов назад я говорил, что предпочитаю карточным играм шахматы. Бог меня услышал, только вот мне уже было не до шахмат.
Хотелось только одного — поскорее снять обувь и вынянуть ноги.
В хижине нас было много: не хватит пальцев на двух руках, чтобы пересчитать. Но хижина большая, поэтому мы все поместились, хотя треккеров предупреждают, что на Рождество и Пасху в этой хижине может не хватить всем места. Поэтому лучше приходить заранее.
Под вечер, как это обычно бывает, когда в хижине собирается толпа, на кухне начался «кулинарный поединок», результаты которого распространились в виде какофонии запахов по всему пространству хижины. Как правило, в этом гигантском сливе ароматов присутствует какая-то доминанта, которую я хорошо различаю благодаря своему обостренному чувству обоняния, развившемуся у меня после перехода на живое питание. Хорошо, когда пахнет чем-нибудь вегетарианским, но в этот раз мне не повезло: жарили бекон.
Хотя солнце еще было высоко над горизонтом, нужно было постараться заснуть, а сделать это проще всего, когда начинаешь читать. Я открыл «Путь жизни». Глава, которая зацепила мой ум, называлась «Заботьтесь о своей душе, а не о своей славе».
- Самое быстрое и верное средство прослыть добродетельным человеком не в том, чтобы казаться таким перед людьми, а только в том, чтобы работать над собой, с тем чтобы быть добродетельным. (Беседы Сократа)
- Заставить людей считать нас хорошими людьми гораздо труднее, чем стать такими, какими мы хотим, чтобы нас считали люди. (Лихтенберг)
- Кто не думает сам по себе, тот подчиняется мыслям другого человека. А подчинять кому-нибудь свою мысль — гораздо более унизительное рабство, чем подчинить кому-нибудь свое тело. Думай сам своей головой и не заботься о том, что скажут о тебе люди.
- Если заботишься об одобрении людей, то никогда ни на что не решишься, потому что люди одобряют одни за одно, другие за другое. Надо самому решать. Оно и короче.
- Для того, чтобы выказать себя перед людьми, ты или хвалишь, или бранишь себя перед людьми. Если будешь хвалить, — люди не поверят. Если будешь хулить, — они подумают о тебе еще хуже, чем ты сказал. И потому самое лучшее ничего не говорить и заботиться о суде своей совести, а не о суде людском.
- Никто не проявляет такого уважения и приверженности к добродетели, как тот, кто охотно теряет славу хорошего человека, только для того, чтобы в душе своей оставаться хорошим. (Сенека)
- Когда человек привык жить только для славы людской, то ему кажется трудным, если он не делает того, что все делают, прослыть глупым, невежественным или совсем дурным человеком. Но над всем, что трудно, надо работать. А над этим делом надо работать с двух сторон: одно — учиться презирать суждения людей, и другое — учиться жить для делания таких дел, которые, хотя бы и осуждали за них люди, всегда хорошо делать.
- Я должен поступать так, как я думаю, а не так, как думают люди. Правило это одинаково необходимо как в повседневной, так и в умственной жизни. Правило это трудно, потому что всегда встретишь таких людей, которые думают, что они знают твои обязанности лучше, чем ты сам. В мире легко жить согласно мирскому мнению, а в одиночестве легко следовать своему собственному; но счастлив тот человек, который среди толпы живет так, как он в своем уединении решил, что надо жить человеку. (Эмерсон)
- Все люди живут и действуют и по своим мыслям и по мыслям других людей. В том, насколько люди живут по своим мыслям и насколько по мыслям других людей, главная разница между людьми.
- Казалось бы, как удивительны люди, которые живут ни для своего блага, ни для блага других людей, а только для того, чтобы люди хвалили их. А между тем как мало людей, которые не дорожили бы одобрением своих поступков чужими людьми более, чем и своим благом и благом других людей.
- Человека никогда не будут хвалить все. Если он хороший, дурные люди будут находить в нем дурное и будут или смеяться над ним, или осуждать его. Если он дурной, хорошие не будут одобрять его. Для того, чтобы все хвалили человека, ему надо перед добрыми притворяться добрым, а перед дурными — дурным. Но тогда и те и другие угадают притворство, и те и другие будут презирать его. Одно средство: быть добрым и не заботиться о мнении других, а награду за свою жизнь искать не в мнении людском, а в себе.
- «И никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленой ткани; ибо вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже. Не вливают также вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают; но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается то и другое» (Мф. IX, 16-17). Это значит то, что для того, чтобы начать жить лучше (а все улучшать и улучшать свою жизнь — в этом вся жизнь человека), нельзя оставаться в прежних привычках, а надо заводить новые. Нельзя следовать тому, что по старине людьми считается хорошим, а надо устанавливать для себя новые привычки, не заботясь о том, что люди считают дурным или хорошим.
- Трудно различить, служишь ли ты людям для души, для Бога или для похвалы от них. Поверка одна: если делаешь дело, которое считаешь добрым, спроси себя, будешь ли делать то же, если знаешь вперед, что никто никогда не узнает о том, что ты делаешь. Если ответишь себе, что все-таки будешь делать, тогда наверное можешь знать: то, что делаешь, — делаешь для души, для Бога.
