Вот и всё приключенье, да и вспомнить — чего там?
Пароходик прошлёпал, волнишка прошла,
Но вздохнул очень странно командир вертолёта,
Философски заметив: «Вот такие дела...»Юрий Визбор
— Здравствуйте, хмурые дни... — тихо сказад я, осторожно отодвигая шторку на окне и глядя на тяжёлые, словно налитые свинцом тучи, сквозь которые безуспешно пытались пробиться лучи утреннего солнца.
— Горное солнце, прощай, — чуть громче сказал Серёга, который спал на нижнем этаже двухъярусной кровати.
— Мы навсегда сохраним... — пропел Витц с соседней двухъярусной кровати.
— В Сердце своём этот край! — торжественно произнесла Алёна, появляясь в дверях, ведущих из ванной комнаты нашего маленького, но уютного гостиничного номера.
На лице её сверкала свежесть, задор и боевая готовность к взятию последнего рубежа — возвращению на родину.
— Что у нас на завтрак? — спросил Серёга, просовывая голову в окно для передачи подносов из кухни в столовую.
— Овсянка, сэр! — кричал Витч, который решил взять на себя роль повара.
— Тьфу ты, — разочарованно бросил Серёга, возвращаясь к нам с Алёной. — Нет бы приготовить какой-нибудь вкусный торт со взбитыми сливками по такому случаю — всё-таки прощаемся с любимыми...
Серёга, казалось, сам не ожидал, что произнесёт слово «любимыми», и покраснел. Но тут же перевёл разговор на другую тему:
— А знаете, мне сегодня такой сон чудный приснился. Стою я, значит, на ледоколе, вместе с тобой, Брат. Ты был пилотом ледовой проводки. Так вот, смотрю — впереди белый берег Чукотки, какой-то кораблик на зелёной воде, а на кораблике том девушка стоит. Красивая-красивая, но одета по-простому. Одной рукой заслонила лицо от вечернего света, а второй машет нам с тобой.
— А как ты узнал, что это был берег Чукотки? — спросил я.
— Так ты, командир вертолёта, мне об этом сам сказал! — рассмеялся Серёга.
— Вот уж действительно чудной сон, — усмехнулся я, а про себя подумал: «Как бы он вещим не оказался...»
В это время ко входу в гостиницу подъехал чёрный с сине-зелёным отливом внедорожник. Он остановился и подал звуковой сигнал. Витц выбежал ему навстречу, открыл пассажирскую дверь и скрылся внутри. Через минуту он появился снова с тремя конвертами в руках и побежал обратно к нам, а внедорожник скрылся так же быстро, как и появился.
— Ну вот «усы, лапы и хвост» приехали, — тихо проговорил Витц, подсаживаясь к нам за столик.
Проверив содержимое трёх конвертов, он протянул один из них Алёне, другой мне, а третий придержал немного, вертя в руках, а затем обратился к своему племяннику:
— Любишь приключения?
— Если только такие, которые не рвут на мне одежду, — осторожно произнёс Серёга, с интересом поглядывая на конверт.
— Ну тогда держи.
Витц протянул ему конверт, а сам вновь скрылся на кухне.
Серёга проводил его взглядом, а потом с нескрываемым любопытством заглянул внутрь и вынул оттуда паспорт.
— Вот так подарок! Загранпаспорт! — искренне, как ребёнок, который получил долгожданную игрушку на день рождения, радовался Серёга. — Только мне стукнуло восемнадцать и сразу такие возможности! Благодарю, Витц! — крикнул он.
— Да тише ты! — цыкнул я на него. — Мы тут серьёзные дела решаем, и они не для всех ушей.
В конверте, который держала в руках Алёна, тоже был загранпаспорт — её пропуск на чистую страницу жизни, о которой она просила вчерашним вечером. У каждого из нас был также билет на самолёт на прямой рейс до Горно-Алтайска. Я решил сопроводить Алёну до её родного села на Алтае, а насчёт Серёги поездка была под вопросом — мы с Витцем пришли к мысли дать ему право принять самостоятельное решение.
Алёна аккуратно открыла свой конверт и вытащила маленькую красную книжечку. Словно это был выигрыш на лотерейном билете, не могла она поверить своим глазам. Затем с нежной улыбкой, глядя на свою фотографию, она еле слышно произнесла, обращаясь к себе, — так, что только я расслышал: «Это ты, только сильная внутри...»
— Я даже и не подумала, что вчера у меня был день рождения, — рассмеялась она звонким смехом, глядя на дату своего рождения, написанную в паспорте.
— Фамилию тоже пришлось поменять, ты уж извини, — виновато произнёс я. — Всё-таки ты теперь новый человек.
— Мне она даже больше нравится, чем прежняя, — улыбнулась Алёна, прижимая паспорт к груди. — Была Журавлёва, а стала Синичкина.
Серёга тем временем вынул свой авиабилет из конверта, и чем больше он смотрел на то, что на нём было напечатано, тем больше округлялись его глаза. Подняв на нас недоумённо-ошарашенный взгляд, он медленно произнёс:
— Что всё это значит? Сегодня? В Сибирь? Я на это не подписывался!
Он засунул билет обратно в конверт, кинул на поднос, на котором были тарелки с кашей, и угодил в одну из них.
— Да ты не психуй, — начал успокаивать его Витц, подвигая к нему ту тарелку, в которой плавал конверт. — Это всё ложь, что в Сибири медведи ходят по улицам. Вот, Брат не даст соврать, — и он кивнул на меня.
— Сам решай, Серёга, — заговорил я тихо, придвинувшись к нему поближе. — Это был наш с Витцем ход конём и вилка твоим фигурам на шахматном поле. Теперь твой ход.
Серёга ничего не ответил, но достал билет из каши, вытер и положил его вместе с паспортом во внутренний карман пальто.
С этого момента и до самого аэропорта он был немногословен, задумчив и, казалось, взвешивал в голове все за и против. Мы все чувствовали царившее в машине напряжение, — та повисшая тишина, которая обычно возникает, когда впереди ждёт крутой жизненный поворот и в то же время он ждёт не всех — кто-то уйдёт, а кто-то останется.
— Лишь бы старая «Семёрка» отработала свой план, — тихо напевал Витц, ловко и в то же время нежно закладывая «демьяна» в очередной поворот, то понижая, то повышая крутящий момент двигателя. — Если даст отказ «вторая», мы в Алтае иль в Китае... Если «третья» откажет... Здравствуй Тихий океан!
Когда мы проехали больше половины пути, Витц решил разрядить обстановку и начал рассказывать анекдоты:
— Заблудился мужик в лесу. Ходит, кричит «Аум, аум, аум...» Из сугроба вылазит медведь и хлопает мужика по плечу: «Мужик, чего орешь?» Мужик: «Да вот кричу, может кто услышит». Медведь: «Ну я услышал. Тебе легче стало?»
— Витц, — сказал я, смеясь, — у тебя почти все анекдоты про медведей. С чего ты их так любишь?
— Тотемное животное России, — ответил Витц, хлопнув себя ладонью в грудь. — Медведь — это сила и добродушие, или, как говорит Алёна, добро с кулаками.
В это время мы проезжали недалеко от побережья Тихого океана, и солёный морской воздух хлынул нам в машину, пробирая своей свежестью до мурашек.
— Вдохнуть бы свежего морского ветра перед стартом, — промолвила Алёна, глядя в окно, — если у нас ещё есть время...
— Без проблем, — отчеканил Витц и свернул с шоссе.
На побережье дул сильный порывистый ветер, который заставлял растующие поблизости деревья безропотно склонять ветви в свою сторону. От мала до велика гнулись бедные деревья, не в силах противостоять воздушной стихии.
Мы все вместе подошли к воде и взялись за руки, а Алёна вдруг неожиданно для всех нас запела прекрасным звонким голосом, в котором слышалась природная женская нежность и в то же время уверенность и мощь.
Нет без тревог ни сна, ни дня —
Где-то жалейка плачет.
Ты за любовь прости меня,
Я не могу иначе.Я не боюсь обид и ссор,
В речку обида канет.
В небе любви такой простор,
Сердце моё — не камень.Ты заболеешь, я приду,
Боль разведу руками.
Всё я сумею, всё смогу,
Сердце моё — не камень.Я прилечу, ты мне скажи,
Бурю пройду и пламень,
Лишь не прощу холодной лжи —
Сердце моё не камень.Видишь, звезда в ночи зажглась,
Шепчет сынишке сказку.
Только бездушье губит нас,
Лечат любовь, да ласка.
Оставшуюся часть пути до международного аэропорта Крайстчёрча мы проехали под песни Валентины Толкуновой и Людмилы Сенчиной в исполнении Алёны. Эти песни придали всем нам сил и несгибаемой уверенности, что всё идёт своим чередом, по наилучшему из возможных для нас сценариев.
Пройдя регистрацию на рейс, мы поднялись на второй этаж, где располагался зал провожающих. Серёга, который отказался регистрироваться на рейс, занял позицию провожающего.
— Полетели, Серёга, с нами! — решил надавить я.
— Да кому я там нужен буду?
— Как кому? Ты же домой летишь! А здесь, — я обвёл руками зал провожающих, — ну посмотри на свою рожу! Ты же русский!
— Какая ещё рожа?! — возмутился Серёга. — У меня фэйс!
— Морда, харя, ряха, рыло, пятак, хлебальник... — начал перечислять я.
— А ещё дыня и табло, — вставил свои пять копеек Витц, который всё это время молча стоял в стороне.
— Точно! — подтвердил я. — Смотри, сколько всего можно сказать про лицо русского человека. И каждое слово несёт в себе неповторимый окрас. Синонимов в русском языке нет. Но зато есть выбор! А тут ты только и услышишь, что «фэйс». И разве это жизнь — быть заложником скудно-незатейливого языка и чуждого менталитета?
Мы стояли с Серёгой друг напротив друга, и я пытался проникнуть в самое его Сердце, как бы ища в нём за что зацепиться. Мне искренне хотелось, чтобы Серёга увидел другую жизнь: чистое широкое колосящееся поле вместо гладковыбритых бездушных лужаек, миллионы квадратных километров простора, тайгу Алтая, вулканы Камчатки, тундру Чукотки, оренбургские каменистые степи и самарские сосновые боры.
Казалось, много чего ещё я мог ему рассказать, хотя и так наговорил уже много. Но я понимал, что важно не количество сказанного, а качество, и поэтому собравшись с мыслями, я, положив свои руки на его плечи и глядя прямо в глаза, произнёс стихотворение Александра Сергеевича Пушкина:
Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман;
Но в нас горит ещё желанье,
Под гнётом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Мы ждём с томленьем упованья
Минуты вольности светой,
Как ждёт любовник молодой
Минуты верного свиданья.
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдёт она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
С этими словами я крепко обнял Серёгу, затем Витца и посмотрел на Алёну. Она всё это время стояла чуть в стороне и наблюдала за нами. На лице её было неподдельное сопереживание. Кому, как ни ей, понимать всю глубину нахлынувших на меня чувств?
— Давайте что ли песню споём все вместе на прощение? — предложил Витц и расчехлил гитару. Он стал наигрывать вступление, а мы пытались отгадать, какую песню он собирается сыграть.
— Когда-нибудь, страшно подумать, когда, — задушевно начал Витц, — сбудется день иной. Тогда мы вернёмся, дружище, туда, откуда ушли давно. Тогда мы пробьёмся сквозь полчища туч и через все ветра... И вот старый дом открывает наш ключ... Бывавший в других мирах...
Мы с Серёгой и Алёной переглянулись и, как ансамбль, который после долгих лет честных и упорных репетиций мог выступить уже и без дирижёра, дружно, — кто фальцетом, кто баритончиком, — запели на весь зал небольшого аэропорта:
Когда мы вернёмся, разлуку изъяв из груди Мы вам улыбнёмся, мы скажем, что всё позади Но, может, удастся нам снова достичь рубежа неземного Который легко достигался тогда, в молодые года
Тогда, в молодые года...
— Витц, — обратился я к нему, — может хоть ты поедешь с нами? Заживём на родной земле припеваючи, баньку построим, в снегу будем валяться месяцами, в сибирской тайге собирать кедровые шишки.
— Не, не могу, — покачал он головой, — у меня тут огород, хозяйство, сам знаешь. Лучше вы к нам прилетайте.
Я хотел было ему возразить, но тут раздался голос из громкоговорителя: «Заканчивается посадка на рейс SZOZ108 до Горно-Алтайска. Пассажиров просим срочно пройти к выходу № 30. Обращаем ваше внимание, что нумерация посадочных мест — с хвоста воздушного судна».
— У вас какие места? — спросил Серёга.
— Семьдесят седьмой ряд, — сказал я, заглянув в посадочный билет.
— Ну, значит полетите первым классом, — радостно и в то же время немного с завистью воскликнул Серёга. — Слышал, что сказали? Нумерация-то с хвоста!
— Да, двенадцатичасовой полёт было бы очень кстати провести в первом классе, — улыбнулся я и, сделав шаг к Серёге, произнёс вкрадчиво: — Я слышал, что там раздают мороженое в неограниченном количестве и ещё всякие конфеты вкусные...
— Какие? — полюбопытствовал Серёга с нескрываемым интересом.
— «Мишка на севере», — с ходу ответил я. — Но тебе это не грозит — ты ведь всё равно здесь остаёшься. Пойдём, Алёна.
Обнявшись с Витцем, я засунул в карман куртки конверт.
— Откроешь, когда мы взлетим, — а затем, бросив взгляд на его гитару, добавил уверенно: — Жду тебя в наших краях в марте!
Быстрым шагом мы с Алёной направились к месту досмотра пассажиров, а потом к пограничнику. Напоследок, как выяснилось, Владыка Кармы решил пощекотать нам нервы.
— Когда Вы к нам прилетели? — недоверчивым голосом, но не снимая дежурную улыбку, задала вопрос Алёне упитанная женщина-пограничник. — Что-то не могу найти Вас, девушка, в нашей системе.
И она метнула из-под очков свой взгляд на Алёну, продолжая свои попытки просканировать её паспорт:
— Может, Вы на корабле приплыли?
— Нет, я прилетела сюда неделю назад, вот через этот аэропорт сюда и попала, — на ходу, не моргнув глазом, сочиняла Алёна.
Женщина тяжёло вздохнула, ещё раз окинула её взглядом, словно оценивая вероятность её несанкционированного проникновения в страну, и пошла в служебное помещение, чтобы проверить данные по другому компьютеру.
Через минуту её грузное тело вновь появилось в дверях, и медленным, вразвалку шагом возвратясь к нам, она натянуто улыбнулась:
— Всё в порядке, дорогая. Просто неправильно зарегистрировалось Ваше имя при въезде: вместо ALENA значилось ALYONA. Счастливого пути, — и она протянула Алёне её паспорт.
Мы прошли зал ожидания. Выход № 30 был прямо напротив... шахматного поля! Впервые в жизни видел я подобную реализацию в здании аэропорта. Фигуры почти в половину человеческого роста стояли на клетках шириною почти полметра. Я подошёл ближе, чтобы получше рассмотреть, каков был исход партии.
— Смотри, Алёна, патовая ситуация, — сказал я, показывая на белого короля. — Зажали беднягу.
— Может пришла пора освободить его?
С этими словами она убрала с соседнего поля белую пешку, давая таким образом возможность белому королю совершить ход.
— Он всё равно обречён, — заключил я, прокручивая в голове все возможные варианты дальнейшего развития партии.
— Пусть так, но это лучше, чем жить и не быть... Или быть, но не жить... — она задумчиво обвела взглядом остальные шахматные фигуры, которые уже выбыли из игры. — Жизнь дана для того, чтобы двигаться вперёд, — пусть даже проходя через поражения. На войне побеждает не тот, кто смог выиграть все сражения, а тот, кто смог дать сильную мотивацию своей армии — сильную и с благими намерениями.
Мне трудно было с ней не согласиться. Как всё-таки удивительно похож наш мир на шахматную партию. А безвыходные ситуации... Не мы ли сами загоняем себя в них?
— Нам пора, — я кивнул в сторону выхода на посадку. — Кажется, мы последние. Только нас и ждут.
Мы прошли по телескопическому трапу и устроились на местах первого класса.
— А что в том конверте, который ты дал Витцу? — спросила Алёна, когда молодой стюард раздал нам меню и отошёл.
— Компакт-диск, на котором записан альбом Юрия Визбора «Домбайский вальс», — лукаво улыбнулся я и показал в сторону иллюминатора, за которым солнце медленно падало на силуэты пилообразных горных вершин. — Лыжи у печки стоят, гаснет закат за горой, месяц кончается март, скоро нам ехать домой. Музыка восстанавливает гармонию в душе.
«Окончена посадка, закрыть двери», — произнёс голос из громкоговорителя в салоне самолёта.
Телескопический трап отъехал, а самолёт стал пятиться назад, подталкиваемый аэродромным тягачом. Взгляд мой медленно перемещался по полю аэродрома, выхватывая различные детали: проезжающие автобусы, ленточные траспортёры, грузовики-погрузчики, тягачи, самоходные трапы. Один из таких трапов привлёк моё внимание тем. что двигался прямо на нас. А за ним, — каково же было моё удивление! — бежал Серёга: пальто нараспашку, шарф почти сполз с одного плеча, но на лице радость и железная уверенность.
«Идёт на взлёт по полосе мой друг Серёга, Серёга Санин, — пронеслись в моей голове слова из песни, — другого парня в пекло не пошлют».
Алёна тоже заметила Серёгу, и, переглянувшись, мы хором крикнули:
— Остановите самолёт!
Через несколько секунд послышался звук присоединяемого к фюзеляжу трапа, затем было слышно, как открыли дверь, недовольные голоса стюардов и громкий осаждающий их голос Серёги. В следующее мгновенье он уже влетел в наш отсек салона и, едва переводя дыхание, выпалил:
— Я передумал, Брат! Полечу с вами!
По его взгляду я понял, что не только мои слова, в которые я старался вложить всю душу в зале вылета, сыграли свою роль, но и то, что с нами летит Алёна. Я тактично встал со своего места, уступая его Серёге:
— Сильный поступок. И я верю, что у него благие мотивы, — а затем, занимая свободное место через проход, добавил уже так, чтобы только Серёга мог слышать: — Дерзай, Орёл.
В это время к нам подошёл стюард, который всё ещё пребывал в состоянии нескрываемого раздражения от того, что был нарушен внутренний устав по посадке пассажира после начала движения воздушного судна. А Серёга, как ни в чём не бывало, повернулся к нему и с искренней добродушной улыбкой сказал:
— Мне, пожалуйста, карамельное эскимо, рожок с натуральным вкусом клубники и сто грамм «Мишки на севере».
— Мы до взлёта не наливаем, — процедил стюард, стараясь быть вежливым, что, откровенно говоря, получилось у него плохо.
Серёга с секунду молчал, а потом, хлопнув стюарда по плечу, рассмеялся:
— Да это ж конфеты, мил человек, а не то, что ты подумал. Да и вообще, — посмотрел он на меня, а затем на Алёну, — мы, знаешь ли, домой летим, поэтому сделай одолжение — ещё два иван-чая с предгорья Белухи.
И Серёга взглядом дал опешевшему стюарду понять, что разговор окончен, а заказ должен быть выполнен незамедлительно.
— Три иван-чая, — вставил я, тем самым разгромив всю оставшуюся у стюарда любезность в пух и прах.
Я едва сдерживал смех, но в глубине души был горд за то, что у меня есть такой человек, как Серёга — чёткий, целеустремлённый, честный, преданный, с чувством юмора — словом, Брат.
«Экипажу приготовиться к взлёту», — послышалось из громкоговорителя, а стюард в это время как раз прибежал к нам со всем нашим заказом.
Послышался нарастающий гул двигателей, и в следующее мгновение мы уже разгонялись по взлётно-посадочной полосе. Я закрыл глаза, а в Сердце моём заиграла музыка и родные, проникающие в самую душу слова:
Пусть речка шумит на закатах
И плещет зелёной волной.
Уходишь ты вечно куда-то,
А горы повсюду со мной.
Тебя я увижу не скоро,
Но твёрдо уверен в одном:
Полюбишь ты синие горы,
Вершины, покрытые льдом...
Вершины, покрытые льдом...
