Экспедиция ॐ

По этим истёртым ступеням,
По горю, разлукам, слезам
Идём, схоронив нетерпенье
В промытых ветрами глазах.
Виденья видали ночные
У паперти северных гор,
Качали мы звёзды лесные
На чёрных глазищах озер.

Юрий Визбор

Я встретил рассвет на берегу озера Текапо, пока Серёга досматривал свой сон. То ли от нашего вечернего разговора, то ли от долгой дороги, то ли от избытка мороженого, но усталость его явно свалила. Перед тем как уснуть, он даже признался, что не думал, что наше общение будет настолько лёгким, сердечным и откровенным. На что я ответил ему, что где ещё, как не в походах да за кружечкой алтайского можно вот так раскрыться, поговорить по-братски и отвести душу.

Сказав это, я вдруг задался вопросом, а есть ли слово и выражение в английском языке, которое бы означало «отвести душу». Уснул так и не вспомнив. А утром не нашёл и в словаре. Самое близкое, что мне удалось отыскать, — словосочетание, которое на русский язык переводится как «облегчиться», но для того, кто знаком с могуществом и великолепием русского языка, эти два выражения — «отвести душу» и «облегчиться» — никогда не превратятся в синонимы.

— Вот ты где, — услышал я голос Серёги за спиной. — А я нам чай заварил.

— Отлично, присаживайся, — пригласил я его на скамейку, которая располагалась на берегу озера. — Я тут с самого рассвета. Наполняюсь красотой, пишу стихи, — и я постучал по обложке своей записной книжки. — Сочинил небольшую сказку в стихотворной форме. В стиле Пушкина.

— Ну так рассказывай, — воскликнул Серёга.

— Называется «Сказка о Миле, Светозаре и птице Гамаюн».

Жила на свете прачка Мила,
Труд свой знала и любила.
Трактирщику она служила,
И от зари до ночи мыла,
И воздавали ей хвалу
За ту одежду чистую.
Гостям всем очевидно было:
Трудится на Совесть Мила.
В жёны взять её мечтали,
Груды злата предлагали
Иностранные купцы,
Но глупы были они.
В ответ они лишь и слыхали:
«Раскрою Сердце я тому,
Кто просьбу выполнит мою.
Есть за морем одна темница,
Что ни ночь она мне снится.
Там диво держат взаперти —
Птицу Правды и Любви.
Злые силы её взяли,
Чтоб люди мира не видали.
Пророчество одно гласит:
Везде, где птица пролетит,
Там исчезнут ложь и морок,
Уйдут невежество и голод,
Природа, как вторая кожа,
Защитит от бед, поможет.
По Конам будут люди жить,
Землю славить и любить.
Так вызволим её же, Братья,
Давайте соберёмся ратью,
И тараканов тех усатых,
Поочередно да на плаху,
Нет головы — и нет усов,
И откроется засов.
И оковы вмиг растают,
Чудо-птица вновь летает.
И разносит миру лад,
В каждый дом и в каждый сад
Тепло, и радость, и уют —
Ту птицу Гамаюн зовут».
Завсегдатаи трактира,
Слова вымолвить не в силах,
Переглянулись — может, хмель
В голову ударил ей?
Но был в трактире Воин Света,
Не помедлил он с ответом:
«Дело Мила говорит,
Нам лжи канаты разрубить,
И наказать усатых тварей,
Что птицу взаперти держали.
В конце концов, зачем живём?
Заснула Совесть крепким сном!
Пусть даже нету Силы Духа —
На ваших лицах тень испуга —
Но и один я в поле — воин,
Ибо я по-русски скроен!»
Звали воина Светозар,
Великодушием обладал.
Собравшихся окинул взором:
Нету большего позора,
Чем делать вид, что ни при чём,
И дружбу завести со злом.
Покуда есть вино и яства,
Не шевельнёмся, мол, напрасно.
Пусть-де скребут на Сердце кошки,
Кромсают душу понемножку.
А если нужно — продадим!
Лишь бы хмелью жил трактир!
Так, времени не тратя даром,
Стали Мила с Светозаром
Готовиться к честной войне:
Не поздней, чем на заре
Собрались они в дорогу —
С ними только Бог в помогу.
По лесам и перевалам,
Через моря и океаны.
Не прошло и семи дней,
Как в глухой тиши полей
Заприметили темницу,
Горько тужит в нею птица.
На охране усачи,
С грозным видом саранчи
Предназначение исполняют,
Людям чинно ложь внушают,
А по сути-то — букашки,
Ростом с перстень таракашки.
Ложь на лжи — вот их секрет.
Ночь закончилась. Рассвет.
Меч-кладенец пошёл в атаку,
И разбежались все со страху.
Кого поймали за усы,
Скрутили, кинули в костры,
И в самые низшие миры,
За все повинности свои,
Угодили. Поделом:
Наказ им строгий был таков:
«Желайте ближним только блага,
И не ходите к самарянам,
Ибо праведны они,
Их Честь и Совесть велики.
Теперь с планеты убирайтесь,
Вслед за звездою направляйтесь,
Что в небе светит на заре,
Свой долг исполнить нужно всем!»
В чемодан усы сложили —
Маски сброшены, и с силой
Дверью хлопнули они
Напоследок: «Се-ля-ви».
А Гамаюн на воле снова,
Песни о Любви заводит.
Светозар и Мила с ней,
И добрые вести побыстрей,
Разносят людям. Кто проснулся,
На гору Меру подтянулся.
А трактира больше нет.
Чистота теперь у тех,
Кто живёт Совместной Вестью,
Кто крепок Духом, Верой, Честью.
И времени не тратя даром,
Под венец со Светозаром,
Мила с радостью пошла.
Богиня Лакшми в дом пришла.
И стали жить и поживать,
Да приплода поджидать.
И я там был, мёд, пиво пил,
И сказ об этом сочинил.

— Так-так-так... — медленно проговорил Серёга, переваривая мою свежеиспечённую сказку. — Кто такие самаряне?

— Те, кто «Сами Арии», жители города Самары, который стоит на реке Волге, которая ещё называется Арья.

— Вот это поворот, — тихо произнёс Серёга, оглядываясь по сторонам, как бы кто нас не услышал. — А я-то думал...

— Да-да, — опередил я его, утешая его потрясённое сознание, — не всё то правда, что написано в Библии. Знаешь, как говорил польский поэт и философ Станислав Ежи Лец: «Если убрать из истории всю ложь, то это не значит, что останется только правда. В результате может вообще ничего не остаться». Поэтому готовься, Брат, в жизни предстоит встретиться лицом к лицу с огромным количеством лжи.

Мы допили чай и пошли собирать вещи. Проехать нам предстояло сто километров с хвостиком — можно было не торопиться и с расстановкой, с чувством, с толком провести время на моей любимой смотровой площадке, что находится у озера Пукаки. А заодно и пообедать. С этой смотровой площадки и с берега озера неподалёку в погожий день открывается великолепный вид на гору Кук.

— Возвращаясь к русским сказкам, — заговорил Серёга, когда мы закончили трапезничать, — я заметил такую интересную особенность: как бы ни старались силы зла сделать побольше подлостей, всё в конечном счёте оборачивается на благо.

— Это так, — подтвердил я. — В романе «Фауст» Мефистофель говорит: «Я — часть той силы, которая вечно желает зла, но творит благо».

— Так значит, что бы ни случилось, всё нам на благо? А нужно ли тогда вообще бороться со злом?

— Конечно. Если не бороться со злом, то оно будет только увеличиться. Но это тем не менее не должно быть самоцелью.

— Как это?

— Пойдём-ка пройдёмся к берегу озера, Брат мой, — сказал я и кивнул в сторону тропинки, петляющей и уходящей вдаль. — Вот смотри: есть пчела и муха. Представь, если бы пчёлы, вместо того чтобы добывать мёд, тратили всё своё время на то, чтобы истреблять надоедливых и бесполезных мух? Тогда пчёлы никогда бы не узнали, что на свете есть цветы, которые ждут опыления, есть нектар, который ждёт своего превращения в мёд, и есть мы, люди, которые с благодарностью примем продукт их деятельности. Это была бы вечная безплодная борьба с теми, кто всё равно по природе своей будет рождаться, существовать, разносить микробы и раздражать нас. А можно выбрать путь жизни в состоянии принятия — принятия того, что есть и добро, и зло, и понимать, что лучше жить с полной отдачей, используя своё истинное призвание. В конце концов, заниматься своим делом — лучший вклад в борьбу со злом.

Мы подошли к берегу озера, воды которого были лазурны и чисты. Каменистый берег, покрытый гладкими серыми камнями, подчёркивал горную природу этого озера.

— Я начинаю понимать, что ты имеешь виду, — улыбнулся Серёга. — В этом мире всё друг с другом связано, всё перетекает друг в друга, даже добро и зло. Нужно научиться не разделять противоположности, а как-то соединять их вместе.

— Точно так же, как воды этого озера когда-то были льдами на ледниках в этом горном массиве — кивнул я в сторону горы Кук, — а туча, что проплывает над нами, когда-то была водами этих озёр. С одной стороны, передо мной и тобой ещё целая жизнь, а с другой — каждый день может стать последним. О смерти нужно думать всегда и никогда. Вот она, эта двойственность материального мира — в этом её беда и её обаяние.

Мы ещё некоторое время постояли на берегу озера, вдыхая свежесть лазурных вод, смешанную с благоуханием полевых цветов. Природа — прекрасный лекарь от любой хандры, правая рука творчества и сестра моего одиночества.

Одиночество в действительности прекрасная пора, которую, в отличие от одинокости, ещё нужно заслужить. Одиночество вообще ничего общего не имеет с одинокостью, но нужно уметь её правильно воспринимать. Об этом мы и говорили с Серёгой на оставшемся отрезке нашего пути до деревни Маунт Кук.

— Я остро чувствую своё одиночество и знаю, что оно неизбежно, — делился я. — Каждый из нас одинок: мы приходим в этот мир одинокими и умираем в одиночестве, и, несмотря на наше окружение — близких и друзей, никто не может нас спасти. И когда человек постоянно пытается вырваться из этого одиночества, тогда у него получается что-то в творчестве. У каждого внутри есть своя маленькая вселенная, и когда ты рассказываешь людям о том, как ты её понимаешь, о том, что и кто тебя окружает и подпитывает твою вселенную, поворачиваешься к людям всей душой и всем Сердцем, то ты занимаешься настоящим творчеством.

Но то, о чём я говорю, это не одиночество трагедии, когда тебя все бросили, ты больной, несчастный, на всех обиженный, не можешь сходить в магазин за хлебом или тебе изменил друг, женщина, дети. Такое одиночество страшное, и имя ему одинокость. От него надо бежать. А одиночество — это благодарность и отдача. Рядом всегда есть кто-то, кому ты можешь быть нужен и полезен. Вот в этом направлении я всегда и иду.

Мы заселились в гостиницу и пошли париться в бане — тела наши требовали водных процедур.

Парная была небольшого размера, максимум на четверых человек, и кроме нас, когда мы вошли, там уже сидело двое и громко спорили: сначала о политике, потом о вероятности ядерной войны в мире, о ценах на недвижимость, об инвестициях и игре на бирже, потом опять о политике. Когда они покинули нас, я сказал Серёге:

— Хочешь узнать человека? Сделай с ним три дела: сходи в баню и послушай, о чём он будет говорить. Затем поднимись с ним в горы и посмотри, не скиснет и не сникнет ли он. А в конце сыграй с ним партию в шахматы. Так ты узнаешь о человеке больше, чем если целый год просто проживёшь с ним под одной крышей.

— А что с партией в шахматы? Чтобы быть хорошим человеком, не обязательно же отлично играть в шахматы.

— Разумеется, нет. Но ты всегда можешь посмотреть на реакцию в случае победы и в случае поражения. Можно с треском выиграть, а можно с достоинством проиграть.

— А если патовая ситуация?

— Это самое неприятное, что может произойти, — усмехнулся я. — Никому не пожелаю оказаться в таком положении. Моя жизнь в последние десять лет словно одна патовая ситуация. Впрочем, — добавил я задумчиво, — и она тоже нас чему-то учит. Ну да ладно, пойдём охладимся.

Парение в бане однозначно положительно сказалось на нашем настроении и духовном настрое. Серёга даже не вспоминал про предстоящее на следующий день восхождение, а весело расхаживал по гостинице, заводил разговоры, смеялся, наливал себе и другим чай, закусывал мороженым, потом ещё раз сходил в баню, но уже без меня — в общем, было жалко вырывать его из этой душевной атмосферы, но нужно было и выспаться.

Без четверти двенадцать я подошёл к нему, сидящему на кухне за одним столиком с каким-то французом, и жестом дал понять, что время посиделок вышло.

— Понял, — кивнул он и, распрощавшись со своим собеседником, пошёл за мной в опочивальню.

— Не сочти за нравоучение, — сказал я в коридоре, открывая дверь в нашу комнату. — Внутри у меня такое чувство, что я должен поделиться с тобой нечто важным. Как будто Саня из потустороннего мира шлёт тебе через меня важное послание. Да и ты мне уже как сын родной стал за эти несколько дней, а с сыном ведь всегда поделишься самым ценным и важным, — я глубоко вздохнул и, ловко запрыгнув на верхнюю полку двухъярусной кровати, продолжил: — Сколько бы книг ты не перечитал, они никогда не заменят живого Учителя, который расскажет тебе самую суть — выжимку, и сделает это в нужном месте, в нужное время и при нужных обстоятельствам. В общем, можешь называть это «Шестью правилами Ра Дара». Так вот, первое правило: всем и всему, что само приходит в твою жизнь, говори «Привет».

— А тем, кто уходит из жизни? — живо поинтересовался Серёга.

— А на это существует второе правило Ра Дара: всем и всему, что само уходит из твоей жизни, говори «Счастливо», — я сладко зевнул и почувствовал, как на меня наваливается сон.

— А как быть с теми, кто пришёл не поздоровавшись, лёг на мою кровать и заснул? — с ноткой раздражения спросил Серёга над моих ухом, и я догадался, что забрался на его место, которое он себе заранее постелил.

Я уже повернулся к стенке и закрыл глаза. Спускаться у меня уже не было ни сил, ни желания, поэтому я сказал:

— На это есть третье правило: сверяйся с Богом, для чего тебе даны такие Учителя и такие ситуации.

— Боже, для чего ты послал мне Радара Шараповича на мою койку? — громко и иронично произнёс Серёга, взывая к небесам.

— Но четвёртое правило гласит: не ропщи, на судьбу не ропщи — яркий свет за туманом ищи...

— Даже когда на дворе ночь?

— В этом случае следуй пятому правилу: встань пораньше с утра и солнцу яркому крикни: «Ура!»

— Какое же тогда шестое правило?

— Не буди спящего — накорми проснувшегося... — мой голос звучал уже как в тумане. Не знаю, понял ли смысл последнего правила Серёга, — не давать советов, когда их не просят, — но, следуя этому правилу, я и решил больше ничего не говорить в этот день.